class="p1">— Я, пожалуй, заведу себе исповедника! И это будете не вы, Клэр, потому что вы всегда были слишком снисходительны ко мне. — Помолчав, она продолжила: — Вы не накормите меня завтраком, Клэр? Я не собираюсь возвращаться домой раньше трех. Столько времени мне потребуется на мое «дело», как оповестили народ в Тауэрс.

— Разумеется. С великой радостью! Только, знаете, мы ведь очень просты в своих привычках.

— О, мне довольно хлеба с маслом и, может быть, немного холодного мяса — не надо никаких хлопот, Клэр. Вы, может быть, в это время обедаете? Позвольте мне посидеть с вами как члену семьи.

— Непременно. Я не стану ничего менять — будет так приятно, что вы разделите с нами семейную трапезу, дорогая леди Харриет. Но обедаем мы поздно — сейчас только второй завтрак. Огонь почти погас! Я обо всем позабыла за нашим приятным тет-а-тет!

Она дважды позвонила — с большой отчетливостью и долгой паузой между двумя звонками. Мария внесла уголь.

Но этот сигнал был понят еще и Синтией — так же хорошо, как понимались слова «Зала Аполлона» слугами Лукулла. [75] Пара куропаток, предназначавшаяся для обеда, была мгновенно поставлена на огонь, вынута самая лучшая посуда, на столе появились цветы и фрукты, размещенные с присущим Синтии умением и вкусом. Поэтому, когда было объявлено, что кушать подано, и леди Харриет вошла в столовую, она не могла не подумать, что извинения хозяйки были излишни; она все более и более убеждалась в том, что Клэр живется очень недурно. К ним присоединилась Синтия, хорошенькая и элегантная, как всегда, но почему-то она не расположила к себе леди Харриет, которая лишь отметила про себя ее несомненное сходство с матерью. В ее присутствии беседа пошла на более общие темы. Леди Харриет сообщила некоторые новости из числа тех, что не имели большого значения для нее самой, но обсуждались в кругу гостей, собравшихся в Тауэрс.

— Предполагалось, что лорд Холлингфорд тоже будет с нами, — сказала она среди всего прочего, — но он обязан или считает, что он обязан, — что одно и то же — оставаться в городе из-за этого наследства Крайтона.

— Наследство? Лорду Холлингфорду? Как я рада!

— Не спешите радоваться. Для него это одни заботы. Вы разве не слышали об этом эксцентричном богаче, мистере Крайтоне, недавно умершем, который (вдохновленный примером лорда Бриджуотера, я думаю) оставил некоторую сумму денег в руках попечителей, один из которых — мой брат, с тем чтобы они отправили человека с тысячей превосходных качеств в научную экспедицию с целью привезти из нее образцы фауны отдаленных земель, чтобы положить начало музею, который будет назван Крайтоновским музеем и таким образом прославит в веках имя его основателя. Такие вот разнообразные формы принимает человеческое тщеславие. Иногда оно стимулирует филантропию, а иногда — любовь к науке!

— Мне это кажется очень похвальной и полезной целью, — осторожно сказала миссис Гибсон.

— Может быть, с точки зрения общественного блага так оно и есть. Но это довольно утомительно лично для нас, потому что держит Холлингфорда в Лондоне, точнее, между Лондоном и Кембриджем — и оба эти места пусты и скучны донельзя, — как раз когда он нам нужен здесь, в Тауэрс. Все это должно было решиться уже давно, и существует некоторая опасность, что срок завещания истечет. Два других попечителя поспешили уехать на континент, всецело, как они говорят, полагаясь на его суждение, а на самом деле — увиливая от ответственности. Ему, однако, это все, по-моему, нравится, так что мне ворчать не следует. Он считает, что очень удачно нашел нужного ему человека, к тому же в этом графстве: молодого Хэмли из Хэмли, если только его отпустит колледж, потому что он — стипендиат Тринити, первый отличник выпуска или что-то в этом роде, и они не так глупы, чтобы послать такого человека на съедение львам и тиграм!

— Это Роджер Хэмли! — воскликнула Синтия. Глаза ее сияли, щеки пылали.

— Он не старший сын и вряд ли может называться «Хэмли из Хэмли», — заметила миссис Гибсон.

— Этот молодой человек Холлингфорда — стипендиат Тринити, как я уже сказала.

— Тогда это мистер Роджер Хэмли, — подтвердила Синтия. — Какая новость будет для Молли, когда она вернется!

— А какое отношение это имеет к Молли? — спросила леди Харриет. — Разве… — И она взглянула на миссис Гибсон. Та в ответ бросила многозначительный и очень выразительный взгляд на Синтию, которая, впрочем, этого не заметила.

— О нет! Вовсе нет. — И миссис Гибсон слегка кивнула в сторону дочери, словно говоря: «Если уж кто, так она».

Леди Харриет взглянула на хорошенькую мисс Киркпатрик с новым интересом. Ее брат отзывался об этом молодом мистере Хэмли так, что всякий связанный с этим чудом природы был достоин пристального внимания. Затем, вновь вспомнив о Молли после того, как было названо ее имя, леди Харриет спросила:

— А где же сейчас Молли? Я бы хотела повидать своего маленького ментора. Я слышала, она очень выросла с тех пор.

— О, стоит ей только начать сплетничать с этими мисс Браунинг, ее домой не дождешься.

— Мисс Браунинг? Как я рада, что вы их упомянули! Я их очень люблю. Пэкси и Флэпси! В отсутствие Молли я могу их так называть. Я схожу повидать их, прежде чем поеду домой, и тогда, может быть, увижу мою милую маленькую Молли. Знаете, Клэр, мне очень пришлась по душе эта девочка.

Таким образом, миссис Гибсон, после всех принятых ею предосторожностей, была вынуждена смириться с тем, что леди Харриет рассталась с ней на полчаса раньше, чем сделала бы это при иных обстоятельствах, ради того, чтобы (как выразилась про себя миссис Гибсон) «водить компанию с низами», навестив сестер Браунинг.

Но Молли уже ушла к приходу леди Харриет.

Молли шла по длинной дороге к ферме Холли, чтобы заказать сливы, в порядке покаяния. Она почувствовала гнев, когда была удалена из дому с помощью такого очевидного маневра, к которому прибегла мачеха. Понятное дело, она не встретила Синтию и поэтому теперь шла одна по приятной сельской дороге с поросшими травой обочинами и высокими живыми изгородями по сторонам, ничем не напоминающей современный сельский вид. Поначалу она чувствовала неловкость, задаваясь вопросом о том, насколько правильно было оставлять без внимания мелкие домашние изъяны, искажения правды, которые стали господствовать в доме со времени второго брака ее отца. Она знала, что очень часто ей хотелось воспротивиться, но она не делала этого, стремясь оберегать отца от любого разлада; по его лицу она догадывалась, что временами и он